На фирме с красивым и совершенно непонятным названием «Мега-транс-глобал-интернэшнл» я проработал недолго. С год. Чем занималась фирма, не знаю до сих пор, даже приблизительно. Судя по названию, чем-то международным и грандиозным. Поговаривали, что фирма специализировалась на волшебном превращении татарской подпольной водки «Салават Юлаев» в британский джин «Бифитер». Чем вам не «транс», не «глобал», не «интернэшнл» и не все прочее? Очень даже «глобал».
        Должность моя именовалась длинно и солидно: «старший переводчик-референт регионального отдела по маркетингу, связям с общественностью и стратегическому анализу», сокращенно — спрромсоса. Меня так в отделе и называли — Володька Спромсосыч.
        «Стратегический анализ», в основном, заключался в том, что мы целыми днями, до одурения, переходящего в икоту, дулись на компьютерах в преферанс. Когда преферанс надоедал, переходили на «связь с общественностью», то есть чатились по Интернету с такими же, как мы, виртуальными лоботрясами. Самое сильное впечатление того года: Господи, сколько на свете пинателей балды! И все, главное, считают, что заняты делом.
        В нашем отделе работало трое, помимо меня. Во-первых, главный стратегический аналитик отдела Сережа с отнюдь не случайной фамилией Склерозов. Затем — специалист по связям с общественностью Маша Шустик и, наконец, бухгалтер Сима Удочкина. Замечательный коллектив, спаянный, спетый и спитый. Директора фирмы, моего однокурсника Ашотика Ананяна (теперь вам понятно, как я попал в фирму?), мы видели редко. По всей видимости, он постоянно курсировал из Казани в Лондон и — наоборот. С залетом, конечно, в Ереван. Это — святое.
        За год, пока я работал у Ашотика, он заходил в наш офис раз пять. Вернее, закатывался, как мячик, и, отряхиваясь, спрашивал с певучим армянским аканьем:
        — Ара, барев, тунеядцы, как дела? Идут чуть-чуть совсем?.. «Барев» — по-армянски значит «привет».
        — Все отлично, Ашот Абрамович, — отвечал Сережа Склерозов, как всегда, забывая, что Ашот никакой не Абрамович, а Арамович.
        — Вах, маладцы-шмаладцы, вах, всем пятерку в четверти. Только, ара, сидите, как мышки, не делайте в штанишки, не шумите, не высовывайтесь. Ножками не топайте, ладошками не хлопайте, трубку не берите, травку не курите, на всякие там имейлы-шмимейлы не отвечайте, окошки зашторьте, с начальством не спорьте, разливайте тихо, тосты — шепотом, чокаться — не надо. Все, ара, понятно чуть-чуть совсем?
        — Все! — отвечали мы шепотом и хором.
        — Вай, какие хорошие дети, вай, слушаются папу Ашота, вай, вот вам паразитам-шмаразитам за это коньяк-шмоньяк, прямо не знаю…
        Ашотик мурлыкал что-то армянское, оставлял нам ящик коньяка, пяток палок бастурмы, которую Сережа Склерозов по забывчивости упорно называл мастурбой, и пару месяцев мы «жили, как мышки, не делали в штанишки» и тому подобное, то есть четко следовали инструкциям Ашотика. А про преферанс и чаты в инструкциях речь не шла. Не запрещено — значит, разрешено. Зачем мы нужны были ашотиковой фирме — тайна. Мы пили «шмоньяк», лопали «мастурбу» и были очень довольны жизнью.
        Но вот однажды Ашотик появился очень озабоченный, какой-то по-особенному деловой и сказал так:
        — Ара, барев, Вова-бездельник, зайди ко мне чуть-чуть совсем…
        Я «чуть-чуть совсем» зашел в кабинет Ашотика. Ашотик ел лаваш и запивал его мацуном.
        — Слушай, Вова-друг, — сказал он, — ты в английском языке что-нибудь понимаешь чуть-чуть совсем?
        — Совсем чуть-чуть — да, — честно ответил я. Английский у меня был третьим, после испанского с французским, которые я тоже, честно говоря, забыл. Я, вообще-то, и по-русски… не очень.
        — Слушай, Вова-прохиндей, я тебе поручаю ответственное дело. Хватит уже своей мордой-шмордой компьютер пугать, всякие там преферансы-шмеферансы разводить. Значит так, ара Вова, я женюсь.
        — Поздравляю, Ашотик… А…
        — Поздравлять будешь потом, а теперь слушай папу Ашота… У меня теперь будет тесть… Знаешь, что это такое? Хотя бы чуть-чуть совсем…
        — Нет, я только тещу знаю…
        — Вай, сирота, вай, бедняга-ара! Ну, ладно. Мой будущий тесть — дядя Тигран. Вай, какой человек! Не человек — орел. Арцив. Арцив — это орел по-армянски. Но он, Вова, как тебе сказать… простой, понимаешь? Дикий чуть-чуть совсем. Каменотес из Ленинакана. Он был только: Ленинакан, Кировакан, Октемберян. Один раз был — Ереван. Все. Ты, Вова, спросишь: зачем мне бедная жена? Вах! Жена должна быть: бедная, здоровая, трудолюбивая. И вот я, Вова, хочу отправить дядю Тиграна отдохнуть за границу. С тобой. Мне, сам понимаешь, некогда. Значит — с тобой.
        — Почему со мной?
        — Во-первых, ты мой самый закадычный ара. Во-вторых, ты умный и смелый, как арцив. Красивый и добрый, как арагил. Арагил — это птица-цапел… то есть аист. В-третьих, хватит тебе дурака валять, у тебя уже от коньяка шморда опухла, как будто тебя пчелы покусали чуть-чуть совсем. Ты уже, Вова-шмавова, от безделья скоро животным станешь. Съезди на курортик с дядей Ти-граном, в море поплаваешь, в ресторане покушаешь, в музейчиках позеваешь…
        — А может, лучше его с какой-нибудь девочкой послать? С девочкой-то приятней. Чего ему на мое мурло-то смотреть? Может, лучше с девочкой? Вон с Машкой или с Симкой…
        — Нет, Вова. Все это Машки-Уралмашки, Симки-Цусимки — это все не то. Дядя Тигран на девочек не согласен.
        — Э-э-э…
        — Да нет, не то! Как тебе не стыдно, Вова-бессовестник! Год назад, Вова-трус, дядя Тигран похоронил свою жену, тетю Нанэ. Вай, какое горе! Сорок лет вместе! Сорок! С тех пор дядя Тигран с женщинами не разговаривает. И в их сторону даже не смотрит. Ай, тетя Нанэ, тетя Нанэ! Какая была женщина! Красавица! Царица! Богиня! Сто пятьдесят килограмм! Метр двадцать в талии!
        — Ух ты!
        — Да, Вова, такие ленинаканские женщины затмевают буквально все! Какое горе для дяди Тиграна! Вай-вай-вай! В общем, поедете на Мальту. Завтра оформим этот, как его… шмапаспорт. Полетишь в пятницу. Возражения отклоняются. Иди, работай, Вова-дармоед.

         С дядей Тиграном мы познакомились прямо в аэропорту. Замечательный старикан. Добрый. Спокойный. Волосы растут отовсюду, кажется, даже из глаз и из зубов. По-русски дядя Тигран понимал не очень хорошо, но объяснялись мы легко: жестами, улыбками. Слов сто, впрочем, по-нашему дядя Тигран знал. Самых неожиданных. Но об этом ниже.
         Когда из мальтийского аэропорта по левой стороне (на Мальте левостороннее движение) мы ехали на такси в наш отель, дядя Тигран очень скептически смотрел на Мальту за окном.
         — Ленинакан лючши, — повторил старик несколько раз уверенно.
         В принципе, я согласен с дядей Тиграном. Что такое Мальта? Та же Армения, только похуже, хотя и окруженная морем. Горы — пониже. Краски — пожиже. Озера Севан нету. А так — всюду тот же камень, все из камня. Только тут не базальт, мрамор или туф, а мягкий известняк. Деревья все перекрученные, как черные трусы, которые только что выжимали после стирки. Зелень — темная, вымученная, словно пыльная. Скалы, каменоломни, катакомбы, стены… Правда, красивая бегония. «Лошак» по-армянски. «Лошак — хорошо», — улыбается дядя Тигран.
         Мальтийская лира — почти два с половиной доллара. Не замечаешь, как деньги тратятся. Лиру туда, лиру сюда — глянешь, ничего и не осталось.
         Мальтийцы — удивительный народ. Странное сочетание финикийско-семитской хитрости (они как-никак потомки финикийцев) с английской надменностью. Настоящий мальтиец тебя сразу обязательно обсчитает, на всякий случай, а потом, когда ты его уличишь — неподдельно обидится. Гордое такое, с достоинством джентельменистое жулье. Хотя и симпатичное.
         Море, которое раньше дядя Тигран никогда не видел, ему не очень понравилось. Перед тем, как зайти в море, он сказал: «Мек, ерку, ерек». Значит: раз, два, три. И окунулся с головой. Потом выпрыгнул, недовольный и весь в мокрой шерсти, как ризеншнауцер.
         — Пирисаленый, — повторил он несколько раз, отплевываясь. Когда настала пора есть, дядя Тигран сказал:
         — Пошьли духан.
         Мы пошли в «духан». Из мальтийских блюд я знаю только тушеного кролика. Мне не понравилось. Дяде Тиграну тоже:
         — Зачем дохлый мясо кушать? Аршта есть? — спросил он.
         Аршта — это армянская лапша. Аршты, конечно, не было. Откуда у них, убогих, аршта? Я заказал спагетти с дарами моря. Дядя Тигран поковырялся в спагетти, потыкал вилкой в ракушки:
        — Зачем вареный сопель в шелуха кушать?
         Не пошли дары моря у дяди Тиграна.
        День на третий я начал волноваться: дяде Тиграну на Мальте явно не нравилось. Получалось, что как бы я виноват. Хотя — какая тут моя вина, что «Ленинакан лючши»? Особенно его раздражали немки, загоравшие топлесс.
         — Зачем все наружу показал? — ворчал он. —.Совсем стыд потерял. Вай, вай, скоро ачуч-пачуч будет.
         «Ачуч-пачуч» — опять же по-армянски. Из древней армянской мифологии. Когда грешные люди, все время уменьшающиеся в размерах, станут от своих грехов совсем-совсем малюсенькие, и наступит конец света.
         Я возил дядю Тиграна на остров Гозо, на тот самый, где якобы жила нимфа Калипсо и где семь лет… как бы это помягче сказать… существовал с ней в гражданском браке Одиссей. Хороший остров, но дядя Тигран его не одобрил:
         — Кировакан лючши.
         По древним городам Медина и Рабат дядя Тигран бродил мрачный:
         — Октемберян лючши.
         В столице Мальты Валлетте, в китайском «духане», разумеется, не оказалось любимой дядей Тиграном толмы, то бишь армянских голубцов в виноградных листьях, а классическая китайская утка с апельсинами у него явно не пошла, как и спагетти:
         — Зачем гусь в мандарин макал? Ты бы еще ворона в цемент замакал…
         Когда шли из китайского ресторана, дядя Тигран остановился напротив и долго смотрел на какого-то малорослого мальтийца, который отчаянно долбил молотком известняк. Известняк не поддавался. Дядя Тигран сокрушенно покачал головой, потом сказал:
         — Зачем малаток как расческа держишь?
         Подошел к мальтийцу, взял своей волосатой лапищей молоток, три раза четко долбанул по камню:
         — Мек… ерку… ерек… Понял?.. Чибурашька. Тибе ни с камень работать нада. Тибе питички из пиластилин лепить нада. Вах! Совсем ачуч-пачуч скоро будет.
         В отеле мы пошли в сауну. Там — совершенно голые немки. Будто сговорились. Сидят, ржут, как лошади. Дядя Тигран плюнул на печку, которая тут же зашипела, как факс, отвернулся, проворчал про немок:
         — Зачем он мне свой маленький голый вещь показывает? А? Если я им свой большой голый вещь покажу, они мертвый заикаться будет…
         Из сауны пошли в джакузи. Дядя Тигран посидел в нем, посопел сквозь шерсть на лице, вылез:
         — Зачем горячий лужа булькал? Зачем вода попа бил?
         — Это массаж, чтобы расслабиться, отдохнуть, — объяснил я.
         — Вах! Совсем человек плохой стал, как свинья, лужа отдыхал. Ачуч-пачуч идет. Вах!
         Я был в отчаянии. То, что Ашотик меня уволит как не справившегося, можно сказать, с интимным заданием, — это у меня уже не вызывало никаких сомнений. Оставалось дотянуть пару дней до конца позора. А уж там хоть ачуч-пачуч.
        Но тут произошло чудо.
        За сутки до отлета я завел дядю Тиграна в музей. Решил культурно помучиться. Музей — археологический. Черепки всякие, осколки. Хлам тысячелетий. Сор истории. Отбросы вечности. Скука — смертная. Когда я попадаю в такой музей, у меня сразу состояние, как будто… ну как сказать? Представьте себе, что вы — после долгого авиаперелета, не выспались. Плюс: сильно ударились головой, например, об дверцу шкафа. Зачем-то выпили две таблетки феназепама. И скоро будет гроза (в смысле перепад давления). То есть впадаешь в сон, похожий на кому.
         И вот бродим мы с дядей Тиграном в культурной коме среди всех этих черепков, как бомжи на свалке. И вдруг дядя Тигран останавливается как вкопанный против одной витринки. Губами шевелит, чего-то такое ворчит, бубнит. А потом на весь зал в голос:
         — Вах, Нанэ, моя Нанэ! Вах, лошак моей души! Вах, горе мне! Вах, серум, серум…
         Стоит, плачет, шерсть на лице и на груди вся мокрая. Сотрясается в рыданиях каменотес, гладит витрину.
         Смотрю в витрине — знаменитые мальтийские бабы, богини плодородия. Самые древние в мире скульптуры. Штук шесть. Одна — сидит, другая — полулежит, третья — стоит. И так далее. Вылитые тети Нанэ. Кустодиевских купчих знаете? Так вот мальтийские раза в три шире. Настоящие ленинаканские красавицы, из тех, что все на свете затмевают. Вах!
         Отплакался дядя Тигран. Пошли мы по сувенирным лавкам. Скупили всех мальтийских баб, какие были. Вечером дядя Тигран расставил баб в номере, с каждой подолгу беседовал, чего-то доказывал, вспоминал. Не знаю, о чем он с ними говорил. По-армянски не понимаю. Что-то явно про жизнь. Гладил их, целовал, а с одной бабой даже поругался слегка. Помнишь, дескать, как в одна тысяча пятьдесят девятом году ты мне аршту пересолила?.. Вай, позор тебе, женщина! Ну да ладно, иди мацун готовь…
         Прилетели мы с дядей Тиграном в Москву. Все хорошо. С фирмы, правда, я уволился, потому что фирмы не стало: перестал отчего-то народ пить татарский «Бифитер». На другую фирму устроился. С Ашотиком мы видимся. С дядей Тиграном тоже. У них весь дом уставлен мальтийскими тетями Нанэ. Жена у Ашотика — скромная, трудолюбивая, Ашотика слушается. Она — шестая, последняя дочка тети Нанэ, царство ей небесное. Армяночки в юности все стройненькие, худенькие, глазастенькие. Но уже по всем приметам сейчас понятно: лет через десять будет у Ашотика настоящая тетя Нанэ, прекрасная, как лошак. Большая, как счастье. Жемчужина Ленинакана. Сто двадцать в талии. Богиня. И Ашотик явно не против.
         И я вот что хочу сказать. Чуть-чуть совсем.
        Я далеко не сентиментальный человек. Скорее, наоборот. Но, вспоминая историю дяди Тиграна и тети Нанэ, понимаю: есть все-таки на свете, извините за пафос, настоящая любовь. Не все эти розы-шмимозы, сексы-шмасексы… Нет. Любовь на всю жизнь. И на эту, и на загробную для тех, кто в нее верит. Сильная, как каменотес дядя Тигран, и большая, как мать шестерых детей тетя Нанэ. А если такой любви вдруг не станет на земле — ачуч-пачуч нам всем. Вах!

                 Владимир ЕЛИСТРАТОВ                      АЭРОФЛОТ   №11   2002
                 Рисунки Виктора Чижикова