На рыбалку

Юрик позвонил в четверг. Сказал только:
– Лещ пошёл! – и сделал отбой.
Чтобы уложиться в три бесплатных эмтеесовских секунды.
Жлоб.
А впрочем, что ещё говорить? Лещ пошёл.
Лещ пошёл, надо ехать.
"Кто пропустит ход черёмухового леща, тот опоздает на всю весну!"
Так говорил паровозик из Ромашкова. Я помню.
Походный рюкзачок, Ленинградский вокзал.
Хоп. Билетов нет.
Естественно!
А когда они были?
И когда нас это останавливало?
А даже если бы и были?
Когда мы их покупали?
Застрелитесь, стоять в вашей очереди.
Тут езды-то – три часа.
Мы ж в России, детка. (Как любят говорить гнусавые дублёры иностранных фильмов.)
А в России есть проводники.
Не какие-то сраные стюарты. Не задроченные говносталкеры.
А про-вод-ни-ки. Вдумайтесь в это слово. (не люблю восклицательный знак)

Вечер – отличное время. Вечером, на закате, с Ленинградского уходит масса поездов. Один за одним.

Не уедешь на мурманском, уедешь на псковском. Не уедешь на псковском, сядешь на питерский. Не получится на питерском, уедешь на следующем мурманском. Ну, а если уж и на этом не получится, значит ты такой конченый еблан и неудачник, что тебе не то что ехать, тебе и из дому-то выходить противопоказано. Потому что не уехать на мурманском, это я уж просто не знаю кем надо быть.

Вон он как раз стоит.

И не спеша вдоль состава.

Тут главное – проникнуться целью. Отрешиться от суеты.

Все эти сопливые дети, орущие мамаши, пафосно-развязные носильщики, мужики с охапками пива, вся эта обтекающая справа и слева, попутно и навстречу человечья пена – ничего этого нет. Есть только состав и стоящие, как пограничные столбы, через равные интервалы люди в синих форменных кителях.

Идёшь, и смотришь в глаза.

Первую свою машину я покупал на люберецком рынке. Мы уже оформили сделку в магазинчике неподалёку, и я попросил продавца, Рому, "гонщика" из Риги, отогнать мне машину на Тёплый Стан. Прав у меня ещё не было. Мы доехали до места, загнали машину на стоянку, при этом и деньги за машину, и документы на неё, и договор купли-продажи, всё лежало у меня в кармане. И я спросил:

– Рома. Мы живём в жутко криминальном государстве. Объясни, что мне мешает просто выкинуть тебя из машины? Почему ты так легкомысленно себя ведёшь?

И Рома сказал:

– Ну... Потому что я знаю, что ты так не сделаешь.

– Откуда? – спросил я.

И Рома ответил:

– Я смотрю в глаза. Это ведь моя работа. Я смотрю в глаза, когда покупаю там, и смотрю в глаза, когда продаю тут. И я ещё ни разу не ошибся. Так что давай рассчитаемся, и я поеду домой.

Так что главное – смотреть в глаза.

Не на бейджик. Не на сиськи. Не на кокарду. А в глаза.

В них обязательно мелькнёт. Вот, кстати.

– Мамаша, до Волочка не возьмёте?

Тридцатилетняя "мамаша", мазнув опытным взглядом по сорокалетнему "сыночку", молча надменно смотрит вдоль состава.

В течение минуты она ответит. Если нет – значит нет. Но она никогда не скажет да. Она скажет – подожди вон там. И кивнёт головой в сторонку.

И снова будет задумчиво смотреть вдоль состава.

Я сперва не понимал, почему она туда смотрит. Ответы на какие вопросы пытается там увидеть? Но оказалось всё просто.

Она смотрит, не сядет ли в хвостовой вагон бригада ревизоров. От этого зависит её решение. Ревизоры всегда приходят в последний момент.

В этом, конечно, есть свой риск. Если бригада села, ты остался на перроне. Богиня влажного белья и мутного чая в пакетиках только равнодушно пожмёт плечами и поднимет ступеньку перед твоим носом. Но во всём есть свой положительный момент. Если бригада села в псковский, значит в мурманском их точно не будет.

В этот раз всё вышло проще и быстрее. Бригада ревизоров не стала дожидаться команды на отправление и села в состав минут за десять. И я уже махнул рукой на этот мурманский, просто чтоб убить время, дошёл до локомотива и брёл по пустому перрону обратно, когда услышал сзади-сбоку:

– Парень! Слышь, молодой человек!

Я обернулся.

Они стояли у восьмого вагона. Он и она. Я к ним уже подходил. Они оба имели вид людей с хорошего бодуна, но ещё не похмелившихся. Они как манны небесной ждали отправления. Они бы меня взяли. Но как раз в этот момент на перроне и появились ревизоры. И они сказали – нет. Не равнодушно, как обычно, а с явным сожалением. Потому что им бы было весьма кстати. Но здравый смысл перевесил.

И вот теперь окликнули. Видимо весы качнулись в другую сторону.
– Куда ехать?
– До Волочка.
– Стописят, – сказала она.
– Бригада ж села, – сказал я.
– Мы знаем, – сказал он. – Тебе ехать, или что?
– Ехать, – сказал я.
– Тогда слушай и запоминай.
– Что запоминать? – спросил я.
– Легенду! – раздражённо бросил он.

И вот это слово, от которого я даже вздрогнул, настолько оно было неожиданным из уст мужика с внешностью деревенского конюха, это слово и стало отправной точкой в череде дальнейшего абсурда этого так прекрасно начинавшегося майского вечера.

– Третье купе отсюда, боковая верхняя полка. Ложись и спи.

С этими словами он протянул мне форменный китель. Не новый, потёртый и местами засаленный.

– Могёшь не одевать, просто укройся. Чтоб было видно. Вот удостоверение.

Он раскрыл передо мной удостоверение. Такое же потёртое и засаленное, как китель.

– Владимиров Игорь Станиславович. Это тебя так зовут. Выучи. Всё, что там написано, до буквы выучи. Едешь до Раздольного. Ревизоры спросят предписание. Предписания у тебя нет. Скажешь – забыл. Без предписания тебя должны высадить. Но не высадят.
– Почему?
– Да связываться никто не будет.
– А фотография? – спросил я.
– Да кто там будет сличать в потёмках? Да, и вот ещё. Будешь выходить – китель на дверь купе проводников повесишь.
– А вы?
– А нас не будет. Мы бельё раздадим и уйдём. Мы сегодня вдвоём на два вагона. А тут весь вагон мурманский.

Первый час прошёл в обычной после отправления сутолоке. Потом всё постепенно устаканилось. Проводники, действительно, собрали билеты, выдали бельё и слиняли. Наверное, ушли в соседний вагон опохмеляться. Вагон был под завязку, ни одного свободного места. Я откинул свою полку, бросил под голову рюкзачок, повесил китель в изголовье и лёг. Подо мной суетилась, устариваясь, какая-то мурманская бабуля. Через купе по диагонали готовилась ответственно бухать команда брутального вида мужчин. Похоже, морячки возвращались из отпуска. Или торопились к началу навигации. Больше ничего примечательного в пределах видимости не было. Я набросил китель, отвернулся к окну и стал изучать удостоверение. Учить легенду.

В этот момент кто-то резко и сильно ударил по плечу.
В проходе стоял крепкий мужик в тельнике, и жизнерадостно склабился.
– Здорово, братан! Интересная книжка? – кивнул он на удостоверение.
– Интересная, – сказал я. – Про убийство.
– Кого убили?
– Моряка одного любопытного.
– Хахаха! – заржал полосатый. – Я читал! Убийца – проводник! Вот увидишь.
И, придвинувшись вплотную, дыхнул на меня свежепринятым.
– Слышь, братан. Мы тут немножко посидеть решили, тихонько. Ты не возражаешь?
– Настаиваю, – сказал я.
– Хахаха! – снова заржал полосатый. – Давай с нами, а?
– Не могу.
– А чо?
– Книжку надо дочитать. Завтра в библиотеку сдавать.
– Хахаха! Ну, смотри. Надумаешь – приходи!
– Хорошо, – сказал я и отвернулся к окну.

Вздыхала внизу бабуля, гудела, то набирая силу, то резко умолкая, компания морячков, редели за окном подмосковные огни.

– Товарищ проводник! Товарищ проводник! – шёпотом кричала женщина и дёргала за рукав кителя.
– Что случилось?
Видимо, я всё-таки задремал.
– Товарищ проводник, у нас бельё мокрое.
– Что значит мокрое?
– Да то и значит, что мокрое! Нельзя ли поменять?
– Я вобще-то не с этого вагона.
– Это я понимаю! А мне-то что делать? Мне ребёнка как класть?
– А вы раньше где были? Вы что, только сейчас заметили, что оно мокрое?
– Так оно сухое было! Мы на него стакан с чаем вылили, вот оно и мокрое!

Я спрыгнул вниз. Такая не отстанет. Пойду поищу проводников, покурю заодно.
Странно, служебное купе оказалось не заперто. Я взял с полки комплект чистого белья, отнёс женщине.
– Утром деньги проводнику отдать не забудьте.
– Конечно!

Сходил покурить, вернулся. Бабулина спина выражала мне своё неодобрение. А я что сделаю? Дурацкий китель. Но ведь где-то по тёмному ночному составу крадучись движется бригада ревизоров. Чтоб уличить меня в безбилетном проезде. И китель – моя единственная надежда. Так что терпи, бабуля. В следующий раз повезёт.

– Товарищ проводник! Товарищ проводник! А кипяток будет?
– Конечно! Утром.

– Товарищ проводник! Товарищ проводник! А можно я с мужчиной из восьмого купе поменяюсь?
– Чем?!..

– Товарищ проводник! Товарищ проводник!...
Да пропадите же вы пропадом!

– Слы, братан!
Давешний морячок стоял в проходе. Зубы его в темноте блестели всё так же, а с дикцией были уже явные нелады.
– Слы, братан! У тебя ножа нет?
– Тебе для чего?
– Колбасу порезать.
Я порылся в рюкзаке и достал нож.
– Ого! – сказал полосатый, наполовину вытянув клинок, явно несерийного производства, из чехла.
– Не забудь вернуть. Подарок.
– Абижаешь! Кто подарил?
– Друзья подарили.
– Харрошие у тебя друзья!
– Какой подарок, такие и друзья. Палец не порежь.
– Хахаха! Давай к нам, а? По-маленькой! Всё равно ж не спишь.
– Да как же я усну-то? Вы ж ходите каждые пять минут!
– Хахаха! Вот я и говорю!...

Вагон спал. Даже морячки угомонились и в большинстве разбрелись по своим местам. Только двое или трое добивали остатки и тихонько бармили на повышенных тонах. Я в очередной раз прикрыл глаза. Мачта поплавка на зеркальной тёмной глади незаметно качнулась. Едва-едва. Показалось, нет? Я замер в ожидании. Нет, точно. Тык-тык, туда-сюда. Не поклёвка, нет. И не малёк хвостом задел. Так бывает, когда кто-то большой неспеша пробует со дна наживку. Ну? И тут поплавок мощно и резко пошёл вверх. Постоял задумавшись, вернулся на место. И снова пошёл вверх. Уже медленнее и увереннее. И, наконец, упал на воду!... Ура!...

– Так, документики показываем!

Трое в форме стояли в проходе и говорили шёпотом. Я протёр глаза, достал и протянул удостоверение.
– А предписание? – строго прошипела женщина-ревизор.
– Нету предписания, – прошипел я в ответ угрюмо. – Забыл!
– Пить меньше надо! – сказала она.
– А чо сразу пить-то? – возмущённо просвистел я – Я вобще не пью!
– Никто вобще не пьёт! – сказала ревизор. – Потом ездят без предписания. Куда следуем?
– Домой, – сказал я. – В Раздольную.
– Фамилия, имя, отчество! – сказала она, заглядывая в удостоверение.
– Владимиров. Игорь Станиславович, – буркнул я.
– В следующий раз, Игорь Станиславович, я вас высажу.
– В следующий раз, Ирина Леонидовна, – прочёл я на бейджике, – я сам с вами не поеду!
Они уходили дальше по вагону, о чём-то негромко переговариваясь. "Вот суки! Такую поклёвку испортили!"
Сна как не бывало. Я выглянул в окно, за которым уже серело. Спирово. Ехать оставалось каких-то полчаса.

Когда проехали Елизаровку, я тихонько спрыгнул вниз и обулся. Снял рюкзак. Нож в чехле оказался под ним. Когда его сунули, я даже не заметил. Значит, всё-таки поспал.
Вагон безмятежно сопел, свистел, храпел, причмокивал и попёрдывал во сне.
Оба служебных купе были закрыты.
Я вышел в тамбур.
В тамбуре стояли, курили покачиваясь, и о чём-то негромко спорили два пьяных морячка.
– Вобще-то здесь курить запрещено, – строго сказал я.
– Командир, мы не взатяг! – сказали они.
– Тогда другое дело, – сказал я, повесил китель на ручку двери и спрыгнул на пустой перрон.

В лицо ударила ночная прохлада, утренняя сырость и густой запах черёмухи. Я поправил рюкзачок, закурил и зашагал в сторону стоянки.

– Смотри, смотри! – вдруг громко и возмущённо прокричал один из морячков. – Проводники с поезда съёбывают!!!

Второй посмотрел мне вслед, и философски ответил:

– Да и хуй с ним. Лишь бы машинисты не побежали. Ты вооон туда смотри! Если машинисты побегут, значит, точно пиздец. Приехали.

* * *
– Командир, куда едем?! – хищно улыбаясь, загородил мне дорогу вынырнувший из утреннего тумана мордатый бомбила.
– На рыбалку! – бросил я, огибая его по дуге.
Юрик стоял, облокотившись на свою Ниву, и угрюмо курил.
– Где тя носит? – вместо здрасьте пробурчал он. – С тобой свяжешься, всю рыбу выловят!
– Не бубни! – сказал я. – Мы домой заедем, или...
– Домой дома заезжать будешь, понял? Я уже прикормил.
И мы поехали.
На рыбалку.

©raketchik     13 июля 2013