За дерзкие шорты с намёком!

Яхтсмен и поэт Александр Рыскин в очередном непридуманном рассказе, написанном специально для «РП», снова оказывается в штормовых условиях, где находится место не только морскому подвигу, но и мужскому братству. Пускай и возникло оно, как нередко случается, благодаря женщинам.

Раньше я любил грустных красивых женщин с оленьими глазами и круглыми коленками. Они встречались мне повсюду, врывались в мои сны и поселялись в них с самыми серьёзными намерениями. Потом я посмотрел по «Дискавери» передачу, где чёрная нубийская мадемуазель, вся в кольцах и с милым пирсингом где надо, выбирала себе мужа: всё племя стояло вокруг, хлопало в ладоши и било в бубны, а она через белую соломинку пила кровь из открытой вены жениха-добровольца. Всю кровь ей выпить пока не разрешали – потому что мужчина был ещё ничейный и мог понадобиться для свадьбы, но общий тренд впечатлял!

В детском саду номер тридцать девять по Кольцевой улице в Химках, где до семи лет я познавал жизнь, за верандой в кустах я предложил красавице Светке Власовой снять с неё трусы за два леденца. Когда она согласилась и сдержала слово, я признался ей в любви, а она в ответ с размаху стукнула меня пластмассовой лопаткой по губам, чтоб не говорил гадости. Так в свои пять лет я узнал о любви почти всё, что потом подтвердилось во взрослой жизни. От всего этого к сорока годам у меня случился кризис среднего возраста, и вскоре я обнаружил, что мы с женой состоим в крепком счастливом разводе. Тогда я решил охладеть к женщинам и посвятить дальнейшую жизнь подвигам и путешествиям.

С друзьями-яхтсменами я уехал к синему греческому понту – на лодку с парусами, грустить. Думал, буду стоять за штурвалом целые дни, бродить по прибрежным тавернам, жалеть себя... может, напьюсь.

Собрались только свои – двести семьдесят пять человек, прекрасные, чуткие люди. Мы взяли на абордаж греческий городок Монемвазия, где вдули пива, узо, метаксы и красного македонского. Потом полезли в гору искать старую венецианскую крепость. Было жарко, пыльно, потно... в колючках шиповника жужжали шмели... лезли в гору сквозь колючки и розовые кусты, потом съезжали и сползали на ж... вниз, потому что гора – она обычно бывает вертикальная, а наши тушки всё больше хотели ровного, как стол, горизонта. Потом встретили милую девушку Аниту, всю в декольте и в шортах с намёком на продолжение банкета.

Потом очнулся в таверне – вокруг уже гремит «Бесаме мучо», жизнь колосится... амиго и мучачи всё те же, и новых прибавилось. Передо мной стол, уставленный напитками, во главе стола адмирал русско-эгейской регаты Шура Синицын метаксой икает слёзно. Справа от меня настоящий поп в капитанской фуражке, тельняшке и трениках с отвисшими коленками яростно жарит «Мурку» на гармошке елецкой фабрики «Чайка». Рядом с попом на полу авоська с пивом на завтрак и кеды с чужого плеча сорок седьмого размера…

Я уж было подумал, что жизнь бесповоротно удалась и мой план погрустить терпит фиаско. Но не тут-то было!

Скосил глаза в левую сторону и увидел отличную выкладку – пять девушек в товарных позах, экипаж яхты «Алтена» в полном составе, и дерзкие шорты с намёком тут как тут – в тех шортах моя погибель…

Долго играли в ладушки, пели про смуглянку и лесного оленя, говорили: зачем в мире нет гармонии? Вопрос был риторический, но вышел в точку...

Отчётливо помню, как пригасил её к себе в каюту «чисто посмотреть интерьеры» – но наутро проснулся, ощущая под щекой чью-то мохнатую грудь: капитан девичьей яхты Лёша храпел у моего плеча, выводя носом рулады. Занималось средиземноморское утро, и по радио передавали «гэйл ворнинг шесть баллов» – штормовое предупреждение.

Через час наступил момент истины.

Навстречу порывам шквалистого ветра три десятка яхт выстроились на стартовой линии и пошли в атаку. Никто не дрогнул и не отступил в минуту старта. Девчонки с «Алтены», ведомые Лёшей, отважно подрезали наш курс, и нам пришлось отвернуть с галса, теряя секунды и метры. Через какие-то десять минут регата растянулась на целую милю и стакселя лидеров начали таять в штормовой дымке. Мы подходили к выходу из пролива, когда впереди начало твориться что-то невообразимое…

Яхта за яхтой ложились в брочинг, касаясь мачтами воды – идущий с моря шквал был внезапным, как направленный взрыв.

В клочья рвались паруса, лопались шкоты, разлетались закрутки, волны захлёстывали кокпиты лидеров, принявших на себя первый удар стихии…

Наш капитан Антон раньше командовал атомной подводной лодкой и за долгие годы службы привык орать так, что его голос разносился на целый кабельтов. Его истошный вопль «Берите рифы, пидарасы!» перекрыл рёв налетавшего ветра, и мы, бросившись к лебёдкам грота и стакселя, успели убрать паруса до площади пионерских галстуков. Это спасло нашу пятидесятифутовую «Елизавету» и позволило ей продолжить гонку. Остальная регата сломала строй и рассыпалась по морю во все стороны.

Яхты с порванными парусами стали разбредаться кто куда; многие заводили дизеля и принимали курс к гаваням по всему побережью.

Но всё ещё только начиналось. Через полчаса ветер усилился до пятидесяти узлов и вслед за ним пришла десятибалльная волна. За белыми гребнями пропали верхушки мачт. Мы стояли в кокпитах, и через наши головы перекатывались тысячи тонн воды – час за часом, шквал за шквалом... Впереди по курсу были скалы – несколько яхт, и мы в том числе, подойдя к ним вплотную, резались в самый острый бейдевинд, крутя поворот за поворотом. Каждый поворот на таком ветру таил опасность аварии. Паруса превратились в тяжёлое и опасное железо, верёвки шкотов заклинило, как стальные прутья: выбрать их через лебёдку и набить на каждом галсе было больше чем мукой – мы выбивались из сил и неудержимо неслись на камни, не в силах прорезаться в чистое море против бешеного ветра.

Между скал кипели смерчи, засасывающие к небу тонны воды – один из них накрыл яхту батюшек, и до нас донеслись обрывки псалмов и молитв. Попы гнесинскими голосами пытались переорать бурю... подпели и мы что знали. Слова про далёкий в тумане Рыбачий вернули нас к реальности боя – ещё полторы сотни галсов, и вот скала, пройденная в считанных метрах, уже за кормой… Затем были десять часов сумасшествия среди десятиметровых волн, когда внезапно сквозь пену и тьму замерцал маяк Лавриона. Только там мы поняли, что нам удалось... До финиша дошли лишь три яхты, и мы в их числе. Остальные оказались в гаванях по всей акватории моря от Пелопонесса до Пирея. Перекличка по радио длилась несколько часов. Среди дошедших до берега яхт лодки девчонок не оказалось.

Эфир затих, вслушиваясь в рёв ветра, и потом вновь загудел как растревоженный улей…

Позывные «Алтены» неслись в темноту со всех концов Эгейского моря. Яхта не откликалась.

Когда все уже отчаялись, шестнадцатый канал вдруг пискнул, всхлипнул и заголосил: «Ой, мамочки, заберите меня отсюда – щас я убьюся….» Барышни, выхватывая друг у друга микрофон, поведали, что парусов больше нет, двигатель нахлебался воды и заглох, Джи Пи Эс не работает – на борту есть только Лёша, много пива и два ящика регатной метаксы, на них вся надежда.

Мы объяснили им, что голосить в мир желательно по-английски – и вместо SOS надо кричать «Мэй Дэй» на шестнадцатом канале, пока не ответят… Дальнейший радиосериал разворачивался стремительно, как сюжет блокбастера.

За спасение барышень вместе с яхтой и чемоданами греки запросили пятьдесят тысяч евро. За отказ платить пригрозили спасти без багажа – только с паспортами в зубах. Девушки гордо отвергли оба варианта. Как бы ни трепал их одиннадцатибалльный шторм, девчонки помнили, что в чемоданах лежат норковые шубки, накануне закупленные в Коринфе, и спасаться отдельно от шубок не желали ни при каких обстоятельствах. Греки облегчённо вздохнули и настаивать не стали – расставаться с тёплой таверной, где были кофе, узо и мусака, они явно не спешили.

Снова перешли на русский. Мы сосчитали на картах весь путь «Алтены» и вероятную позицию яхты на дрейфе и передали в эфир всем, кто слышит.

– Вас понял – «Алтена»! – внезапно донеслось из эфира. – Сухогруз «Бискай», Украина, водоизмещение пятьдесят тысяч тонн, ложусь на ваш курс, иду на сближение – подайте сигнал ракетой.

Мы замерли. Через час тишины на шестнадцатом канале послышались возня и отборный русский мат в мужской и женской интерпретации. Что-то творилось в штормовом море.

Наконец стало ясно – с «Биская» барышням подали вонючий буксирный канат диаметром с дульный срез морского орудия и весом несколько тонн.

Хохлы предлагали девушкам выловить из моря верёвочку, обвести её вокруг мачты и затянуть петлю шкертиком…

Тут в перебранку наконец встрял Лёша, до этого руливший в стороне от прайм-тайма.

– Имейте совесть, мужики, тут пять замёрзших перепуганных девушек на борту и я один – высаживайте десант.

Другого в такой шторм послали бы куда подальше с такой идеей, но я знал Лёшу – он был не из тех, кого посылают.

У капитана Лёши широкая натура и мужественный брутальный бизнес в Москве – десять ассенизационных машин немецкой фирмы «Блох унд Зингер». «Блох унд Зингер» сильно круче, чем «Мерседес» и «Бентли», потому что немецкая инженерная мысль снабдила эти машины бронешлангом, выдерживающим на отсосе давление в огромные двести бар. Соответственно, когда ассенизационный танк Лёшиного «Блоха» наполняется, то приходит время отвозить всё это на полигон.

Вот там-то немецкая инженерная мысль очень доходчиво демонстрирует всем окружающим, какой у Лёши напор и характер. Лёшин бронешланг имеет диаметр шестнадцать дюймов, почти как у «Большой Берты» – вполне себе линейный калибр морского орудия. Двадцать тонн, сжатых в ассенизационной цистерне под давлением двести бар, вылетают на волю за четыре секунды – данный брандспойт обладает дальнобойностью до двухсот метров и при правильной наводке способен поражать любые цели, включая американские крылатые ракеты. Лёша не делает секрета из ТТХ этого чуда немецкой инженерной мысли, но люди – как писал поэт – ленивы и нелюбопытны. А некоторые ещё и жадными бывают… но это у них проходит навсегда после встречи с Лёшей.

Один такой из Петрово-Дальнего, депутат между прочим, решил очистить свою жизнь от фекалий – заказал отсос двух тонн каки и вызвал к себе на участок Лёшин «Блох унд Зингер». Но это был конец рабочего дня, и мужик из Петрово-Дальнего был, по круглому счёту, десятым клиентом за сутки. Восемнадцать тонн содержимого со всей Рублёвки уже булькало в цистернах «Блоха», когда к ним добавились ещё две тонны из Петрово-Дальнего. После этого депутат наотрез отказался платить, заявив, что шлангом ему помяли газон. Ну что ж, нет так нет – хозяин барин! Лёша сказал, что он тоже считает, что клиент всегда прав, и готов вернуть депутату всё отсосанное назад в ямку. Мужик не уловил подвоха и пошёл на принцип: «Лейте обратно! Ни копейки не дам!» «Большая Берта» нацелилась в ямку и включила немецкие двести бар – через четыре секунды на вилле депутата настал армагеддон: двадцать тонн, собранных со всей Рублёвки, рванули как бомба. Я считаю, Лёша поступил благородно, не мелочился: забрал две тонны – вернул двадцать, это от широты Лёшиной души, по-нашему, по-моряцки.

Вот этот Лёша – на всём диапазоне великого и могучего – объяснил хохлам, в чём заключается их мужской и моряцкий долг, и был он весьма убедителен, потому что через полчаса на «Алтену» высадился чуть ли не весь экипаж «Биская».

Дальше началась буксировка, а с ней неизбежная русско-украинская дружба – два ящика метаксы стремительно таяли, и это было заметно даже в эфире. Когда встали на якорь в миле от Пирея, я услышал голос «Алтены».

– Мальчики, что нам с ними делать? – спросила она регату.

– А что там у вас ещё случилось?

– Понимаете, ребята с «Биская» всё время падают за борт, мы их обратно вытаскиваем на яхту, а они снова падают.

К утру украинским спасателям раздали гоночную сбрую, похожую на альпинистский подвес, и намертво пристегнули каждого тушкой к яхте. Только управились – на борт приехали греки, спасатели из Пирея.

Зайти в яхтенную гавань сухогруз не мог – мелко, и последнюю милю кто-то должен был отбуксировать яхту в марину. Вот тут и явились спасальщики из таверны.

Они привезли счёт на пять тысяч евро за буксировку – и снова были посланы в прежнем направлении.

– Ах так, – сказали они, – тогда снимайте с мачты русский военный флаг: Греция член НАТО, и военным судам России вход в греческие воды запрещён.

Только тут мы вспомнили, что под правой краспицей у девчонок для понта и куража развевались красный флаг СССР и белый Андреевский стяг. Формально греки были правы, но не на тех нарвались! Один русский ассенизатор и пять девчонок флаг спускать отказались…

Дело запахло подвигом «Варяга» в Чемульпо, и наши регатные не выдержали. Из Пирея, из Каламаки, из Лаврио в штормовое утро вышли потрёпанные, но непобеждённые яхты русско-эгейской регаты – они приближались неумолимо, десятки пьяных русских мужиков, ночью вышедших из одиннадцатибалльного шторма и готовых встретить его опять. В эфире на шестнадцатом канале кто-то запустил песню, и над Эгейским морем зазвучали бессмертные слова о русском крейсере, не спустившем гордого флага.

Всё-таки греки горячие, но отходчивые, особенно когда дело отчётливо пахнет русским подвигом. Инцидент исчерпали в таверне под октопуса, узо и розовое пелопонесское охлаждённое. Жизнь бесповоротно удалась… И если в тот день я кому-то завидовал, то это Лёше, потому что нет для мужика лучшей доли, чем руководить женским экипажем в такие минуты.

А шорты с намёком ещё долго мне снились с самыми серьёзными намерениями. Не знаю, при чём тут кризис среднего возраста, но, вернувшись в Москву, я до самого Нового года выгуливал её лабрадора Борю. Потому что влюбляться в них, конечно, глупо... Но тратить жизнь на одни лишь подвиги – по-моему, тоже преступное легкомыслие.

Александр Рыскин «Русский пионер» №26 17 апреля 2012