Через пять морей под парусами

Когда-то древние греки решили посчитать всех живущих и всех мёртвых. Тогда один из мудрых людей заметил: «Конечно, это можно сделать, но к какой категории отнести плывущих по морю?» И он был прав. Люди, идущие под парусами, скорее, где-то в промежутке…

Владимир САМОЙЛОВ

Дюжина мужиков и ни одной женщины

Как я попал в эту удивительную экспедицию, до сих пор понять не могу. Помог господин случай. Как-то в Минск приехал бывший морской офицер Владимир Стефановский с фантастическим проектом, в который людям со здравым рассудком поверить было трудно. Председатель морского собрания Севастополя собирал экспедицию, которая должна была пройти по местам побед и поражений российского флота в честь его трехсотлетия. На небольшой парусной яхте предполагалось проплыть через пять морей в маленький тунисский город Бизерту, где в свое время несколько лет стояла эскадра кораблей, которые в 1920 году покинули Россию, а 29 октября 1924 года здесь был в последний раз спущен Андреевский флаг. Именно 29 октября 1996 года члены экспедиции должны были вновь поднять там Андреевский флаг.

Такие предложения журналистам поступают не часто, поэтому грех было отказаться. Правда, в море я ни разу до этого не ходил – ни на большом судне, ни, тем более, на парусной яхте. Впрочем, всегда что-то приходится делать в первый раз…

Вместе с артистом Русского драматического театра Иваном Мацкевичем мы прибыли в Севастополь. По замыслу Стефановского, Ивану предстояло сыграть роль основателя российского флота Петра Первого. В море он, как и я, шел первый раз в жизни.

12 октября команда из двенадцати человек погрузилась на борт яхты. Проводы были торжественными. Корреспонденты газет и телевидения брали у нас интервью. Около полудня на Графской пристани собралась большая толпа провожающих. Играл флотский оркестр, звучали напутственные речи. Был отслужен молебен.

Яхта отошла от Графской набережной и после соблюдения некоторых таможенных формальностей расправила паруса. Ветер был достаточно сильный, поэтому очень скоро Севастополь исчез за горизонтом. Путешествие началось. Нам предстояло пройти более трех тысяч морских миль (напомню, что миля равна 1,8 километра), посетить несколько стран и вернуться обратно. Кроме нас с Иваном в экипаже были опытные моряки, но даже они, кажется, тогда не представляли, какие приключения и испытания ждут нас впереди.

В первый же день плавания море показало свой норов. Яхту бросало так, что пройти по палубе и остаться при этом сухим было невозможно. Для нас, новичков, это было романтикой, ребята же трудились в поте лица. Сначала установили все паруса, но потом заменили их на штормовые.

Наша яхта при рождении была названа именем Галла. Перед походом получила второе имя – «Петр Великий». Как выяснилось, она только второй раз выходила в море.

Судно имело длину около двадцати метров и несло более двухсот квадратных метров парусов. Уже через час-другой мы, новички, поняли, что здесь нужно привыкать жить по-новому. Во-первых, научиться ходить. Яхту, в отличие от больших судов, качает очень непредсказуемо, и поэтому в любой момент можно было оказаться лежащим на палубе. Или вылететь за борт. Поскольку яхту не успели доделать до конца, двери кают были не закреплены и представляли собой реальную угрозу. При качке они хлопали по самым неожиданным частям тела, особенно доставалось пальцам.

Первую ночь мы часов до двух сидели в рубке, слушая стон волн. Ветер был попутный, яхта неслась со скоростью десять-одиннадцать узлов. Паруса были раскрыты «бабочкой», а красный фонарь на носу делал их алыми.

Когда мы спустились в каюты подремать, оказалось, что в такую погоду удержаться на кровати не легче, чем на диком мустанге. Поскольку мне досталась верхняя койка, я решил не рисковать и лег в кают-компании, предварительно закрепившись между столом и спинкой дивана. Утром выяснилось, что даже опытным морякам пришлось спать на полу. Особенно досталось ребятам, которые занимали носовую каюту. Иногда яхта становилась на дыбы, а потом проваливалась между двух валов, содрогаясь и звеня всем своим корпусом. Весь следующий день ветер не утихал, и мы, как сказал капитан Николай Зубачук, установили рекорд перехода через Черное море. Для такого класса яхт, конечно.

В этот день мы поближе познакомились друг с другом. Из двенадцати человек экспедиции шестеро непосредственно входили в состав команды. По двое днем и ночью они стояли на вахте, сменяясь через несколько часов.

Руководил экспедицией Владимир Стефановский, в свое время он служил на подводных лодках. После увольнения в запас капитаном второго ранга работал главным инженером на судоремонтном заводе в Севастополе. Автор нескольких повестей.

В состав экспедиции входили также Евгений Коршунов, заместитель капитана Новороссийского порта, и Василий Голенко, бывший штурман дальнего плавания, сотрудник московского журнала «Вокруг света». Весьма колоритной фигурой был наш кок Сергей Карауш, молдаванин по национальности. Его хозяйство состояло из двух газовых плит – одна простая, другая штормовая, которая качалась на особых подвесах. В самых экстремальных условиях Сергей готовил блюда, которые бы сделали честь любому ресторану.

Все наши товарищи, кроме нас с Иваном Мацкевичем, были старыми морскими волками. Но в такой дальний поход на парусной яхте, за исключением Голенко, шли впервые. Нам предстояло провести вместе больше месяца.

Меж Европой и Азией

На следующее утро мы уже встречали восход солнца в Босфоре, узком и коварном проливе между Европой и Азией. С обеих сторон раскинулся огромный город Стамбул.

Если за весь переход через Чёрное море мы только пару раз видели на горизонте суда, то здесь движение было, как на проспекте. То и дело нас обгоняли огромные «сараи» высотой с многоэтажный дом, вдоль и поперек постоянно шмыгали небольшие рыболовные суда. Чтобы избежать происшествий, турки запретили движение по проливу под парусами. И тут мы попали в первую критическую ситуацию: как назло, остановился двигатель. А в проливе – полный штиль. Паруса опали, практически неуправляемую яхту несло по течению, как обыкновенную щепку. Встречные суда шарахались от нас. Только часа через полтора удалось запустить двигатель, и мы двинулись к марине – так называются специальные стоянки для небольших яхт. Занялись ремонтом и заготовкой провизии.

В Стамбуле попытался позвонить в редакцию – международный звонок, в принципе, можно сделать из любого уличного телефона. Но ни в одном справочнике такой страны, как Беларусь, не значилось. На почте служащие только пожимали плечами.

Отплыли поздно вечером, и наутро мы уже были в Мраморном море, которое находится между проливами Босфор и Дарданеллы.

Наша яхта имела довольно слабенькую рацию, но время от времени, когда на траверсе появлялось встречное судно, капитан брал в руки микрофон: «Славяне есть в округе?» Иногда славяне отзывались. Но, как выяснилось, в большинстве случаев они работали на иностранных судах так называемыми наемниками. По причине экономического кризиса суда Украины и России в основном стояли на приколе. А специалистов нанимают иностранные фирмы, тем более что платить им можно в несколько раз меньше, чем своим.

Эгейское море обычно сильно штормит осенью

Несмотря на все прогнозы, погода здесь оказалась на удивление благоприятной. Особенно впечатляет это море ночью. Такого количества звезд не увидишь на наших широтах. Висят они низко и светят пронзительно ярко. А внизу за кормой – также «звезды». Тысячи микроорганизмов светятся в килевой струе, загораются на гребне волны. Кажется, яхта не плывет – летит между двух великих стихий – морской и космической. Кажется, что время остановилось. Те же волны и те же звезды сопровождали аргонавтов… С тех давних пор тысячи судов качались под звездным светом, и далеко не каждому довелось добраться до берега.

Когда сутками не видишь ничего, кроме волн, которые с размеренностью вечного маятника бьют о борт всего в нескольких сантиметров от твоих ног, начинаешь понимать бренность человеческого бытия. Как-то трудно даже представить, что где-то есть земная твердь, многолюдные города, шумные улицы. На маленькой яхте, несущейся в ночь под парусами, чувствуешь себя просто пылинкой в огромном и непостижимом до сих пор мире.

Ночью несущие вахту находятся в особом напряжении. Один из них стоит за штурвалом и ежесекундно корректирует курс по компасу. Другой всматривается в горизонт. Направление движения встречных судов определяется по огням. К сожалению, яхта наша не была оборудована обязательным для современного мореплавания прибором – радаром. В хорошую погоду, впрочем, можно обойтись и без него. В туман же радар – единственный гарант вашей безопасности. Хотя по международным правилам все суда должны уступать путь парусным, поскольку у них ограничена маневренность, в море, как мы могли убедиться не один раз, прав тот, кто больше по размерам.

Ветер в этот день нас не радовал. На морском жаргоне он называется «мордотык». По-научному – острый бейдевинд. А если говорить по-простому, ветер дул прямо в нос яхты. Приходилось идти галсами. Яхта накренилась под углом градусов сорок, временами черпая бортом воду.

Посвящение в матросы

К обеду ветер почти стих. «Срубили» бесполезные паруса. Мы были в самом центре Эгейского моря. Капитан вышел на палубу, зачерпнул ведром воду и макнул в нее палец. Внимательно осмотрел поверхность моря. Акул не было.

– Макнуть, – строго сказал Коля.

– Есть, – радостно ответила команда.

Что это означало, мы с Иваном Мацкевичем поняли, когда через пару секунд нас выбросили за борт. Затем, когда мы вновь оказались на палубе, нам поднесли по стакану водки и по огурцу. Так состоялось наше посвящение в моряки. До ближайшего берега было больше сотни миль, и это придало мероприятию особый шарм.

Переодевшись, я повесил джинсы просушиться и только позже понял, какую совершил ошибку, не сполоснув их в пресной воде. Джинсы после просушки стали напоминать панцирь черепахи, настолько много соли в местной воде.

Пáрос

На следующий день мы прибыли на греческий остров Парос, где в XIX веке была база российского флота. Отсюда российские военные корабли отправлялись в морские сражения с турками, здесь ремонтировались и отдыхали. Тут, по нашим предположениям, должны были сохраниться могилы моряков.

Когда мы зашли в живописную бухту, открылась панорама белоснежного городка Науса.

Только причалили, как к нам на мотороллере подъехал человек в униформе и спросил, откуда мы и чем он может нам помочь. Кстати, отправляясь в путешествие, я недоумевал: как можно приплыть в другие страны без всяких виз и прочих документов? Оказалось, можно. Ни в одной стране, где мы побывали, не требовали виз, не трясли таможенники и пограничники. Нас просто спрашивали: чем помочь? В паспортах не ставили отметок нигде, за исключением Туниса, который был конечным пунктом нашего путешествия.

Приятный господин в униформе тут же укатил по своим делам, сказав, где его в случае необходимости можно найти. Уже через пятнадцать минут мы гуляли по миниатюрным улицам Наусы, по сравнению с которыми самые узкие улицы, скажем, Вильнюса напоминают проспекты. Все стены двухэтажных, редко трехэтажных домов были снежно-белыми. Улицы шириной два-три метра – девственно чисты. Оказалось, что их тут едва ли не ежедневно моют стиральным порошком.

Из бухты небольшой канал ведет внутрь городка, где прямо у домов стоит несколько десятков рыболовецких лодок и яхт. Здесь же, на берегу – столики многочисленных кафе. В Наусе проживает всего две тысячи человек, но летом сюда съезжаются туристы со средним достатком со всего мира. В октябре, хотя еще достаточно тепло и вполне можно купаться, сезон закрывается, и городок пустеет.

Кстати, поскольку я числился в редакционной командировке, попытался отметить командировочное удостоверение. Был у полицейского, в капитанарии порта, на почте и еще в нескольких учреждениях. Битых три часа объяснял, что, поскольку судьба занесла нас на Парос, мне нужно в двух местах поставить штампы о прибытии и убытии. Чиновники крутили редакционную бумагу и подозрительно смотрели на меня. Они никак не могли понять, зачем это нужно. От такой бюрократии они уже, видимо, давно отвыкли. Один спросил, а не придет ли ему после того, как он поставит штамп и подпись, счет на несколько тысяч долларов? Другой посоветовал ехать в Афины и обратиться в посольство. До Афин было, правда, много сотен километров морем и по суше. Словом, из этой затеи ничего не вышло.

Мы отправились в соседний городок Парин, где побывали в морском порту, зашли в православный храм. Однако нигде не могли найти никаких следов пребывания российской эскадры. В конце концов все прояснилось. Дело в том, что у современных греков есть особые правила содержания кладбищ. Ровно через пятьдесят лет после последнего захоронения они сравниваются бульдозером. А полуистлевшие кости захораниваются в общей могиле на территории ближайшего храма. На освободившемся месте опять начинают хоронить. Возможно, это обусловлено нехваткой земли, возможно, другими обстоятельствами. Но факт остается фактом: русских помнят на Паросе, но ничего от того времени, даже могил, не сохранилось.

Боги древней Эллады смеялись над нами

Когда мы купались посреди спокойного Эгейского моря, я сглазил, сказав, что боги древней Эллады оказались милостивы к нам. Уже через несколько часов после отплытия из Пароса мы поняли, что боги просто смеются над нами и проверяют нас на прочность. К вечеру начался шторм, и тут, как назло, заклинило двигатель. В кают-компании пластиковые кресла двигались по полу, как живые. Все не закрепленные на полках предметы оказались на полу.

Поменялось направление ветра. И если днем перекладка парусов была не особо трудна, ночью в шторм эта операция требовала определенной доли мужества. Дело в том, что палуба яхты огораживается специальными тросами, которые называются леерами. В спешке подготовки к походу поставили леера значительно меньшего диаметра, чем полагается по правилам безопасности. Не раз нас, новичков, предупреждали, чтобы передвигаясь по палубе, ни в коем случае не опирались на леера: если при ударе волны всем телом налететь на слабенький трос, да еще ночью, считай, ты – корм для рыб.

Трудно тогда пришлось механику, моему однофамильцу Сергею Самойлову. Весь день и всю ночь он просидел в машинном отделении, пытаясь отремонтировать двигатель. В конце концов выяснилось, что волной захлестнуло выхлопную трубу и страшный гидроудар погнул один из шатунов. Запасного не оказалось. Встречный ветер заставлял идти галсами, и в этих условиях наше прибытие к назначенному сроку в Бизерту становилось проблематичным.

Мы огибали нижнюю оконечность греческого архипелага. Казалось, что некогда кто-то двинул сгоряча по этому, как говаривал Черчилль, «подбрюшью Европы» кулаком так, что посыпались осколки, которые стали островами. Сотни их, скалистых и безлесых, разбросаны на стыке трех морей – Эгейского, Ионического и Средиземного. Ночью в шторм только по мерцающим огням маяков можно определить, где кончается суша и начинается море.

Вся надежда была на Самойлова, и он ее оправдал. Достав погнутый гидроударом шатун цилиндра, он два дня занимался тем, что разогревал его на газовой плите, выносил на палубу и молотком выравнивал. Эту операцию он повторил, наверное, с сотню раз. Просто не верилось, что в таких условиях можно что-то сделать, но Сергей оказался стойким парнем и отличным механиком. На него было страшно смотреть. Он стал черным и валился с ног от усталости.

Впрочем, и в этих, мягко говоря, непростых условиях никто не унывал. Как всегда, шутили по любому поводу. Утром Борис Олифер сменил Славу Мунипова у штурвала. «Как прошла вахта? Спутники видел?» Имелось в виду, ловил ли сигналы спутников «GрS». «Да за ночь четыре штуки упало в море», – невозмутимо отвечал боцман.

Навстречу шло большое судно. Борис Олифер (фамилия у него от предков-шведов) схватил бинокль.

– Да что, ты и так не видишь? Это же наши, – говорит помощник капитана Анатолий Кауров.

– С чего ты взял?

– Только у наших может быть покрашено полборта, а на вторую половину краски не хватило.

«А он, мятежный, просит бури…»

Кстати, как потом выяснилось, наш двигатель в свое время сняли с яхты, которая разбилась о камни во время шторма. Несколько лет он пролежал у кого-то в сарае. Наверное, с таким двигателем и можно ходить, но только вдоль прибрежной полосы, а никак не через пять морей. Государство, которое затратило огромные средства на помпезное празднование трехсотлетия флота, нашей экспедиции практически ничем не помогло. Яхту предоставил ее владелец из Днепропетровска Анатолий Шевченко, деньгами помог Новороссийский порт. А в основном все легло на плечи организатора Владимира Стефановского и Морское собрание Севастополя, которое он возглавляет. Так что экономить приходилось буквально на всем, даже на безопасности плавания. Впрочем, для отчаянных славянских мужиков все едино, лишь бы из дома сбежать…

После некоторых сомнений все же решили зайти в Наварин. Нужно было заправиться. Отправляться через Средиземное море в Африку без запасов пресной воды было бы неоправданной авантюрой. На всех современных судах есть опреснители, мы же, конечно, не могли позволить себе такую роскошь.

Чего только не происходит в море! В тот день мы услышали орудийные выстрелы, и на горизонте показались военные корабли. Похоже, влетели в район каких-то военно-морских учений. Возможно, об этом было предупреждение в прессе и по радио. Но мы в море, к сожалению, прессы не получали, а ни по-турецки, ни по-гречески не понимали. Правда, все обошлось – нас не потопили. Видимо, мы не слишком походили на военную мишень.

Наварин

Вечером, когда солнце садилось за фантастические каменные столбы, которые стояли в море, через узкий проход мы вошли в бухту Наварин. На рейде маленького городка Пилос, который также раньше назывался Наварин, стоял огромный военный корабль. Поскольку я снимал берег видеокамерой и максимально приблизил изображение, я первым увидел на корме Андреевский флаг. Россияне!

Ребята меня подняли на смех: откуда? Оказалось, что это действительно был российский тральщик «Железняков», который прибыл сюда для участия в праздновании юбилея знаменитой Наваринской битвы. Это мероприятие состоялось буквально за несколько дней до нашего появления. В нем принимали участие английский и французский корабли и, конечно, греки.

По этому поводу на корме самого, кстати, большого тральщика в мире вечером состоялся фуршет, который давал мэр города и капитан тральщика Сергей Падалко. После того что мы испытали за последние дни, это мероприятие напоминало чудный сон. Что называется, с корабля на бал. Возле трапа была установлена старинная пушка, которая стреляла время от времени. Палуба украшена праздничными огнями. Кошмар штормовых ночей стал представляться игрой воображения.

Здесь же мы познакомились с членами российской научной экспедиции. Оказывается, неподалеку от бухты находится самая глубокая в этих местах морская впадина. Ученые нескольких стран, объединив усилия, решили установить на глубине около пяти тысяч метров своеобразный телескоп, который предназначен для регистрации таинственного космического излучения – нейтрино. Огромные ажурные конструкции этого телескопа уже лежали на пирсе.

Ивану Мацкевичу опять пришлось переодеться Петром, что вызвало большой интерес присутствовавших. Особенно поразил Иван-Петр матросов. Когда мы проходили по палубе, они становились по стойке смирно и отдавали честь…

Всего сутки мы стояли в Наваринской бухте. Нужно было торопиться в Бизерту. Однако уже без руководителя нашего похода Владимира Стефановского. И это было действительно печально. Несколько лет он готовил эту экспедицию, считая ее главным делом своей жизни. Но события последних дней подорвали его здоровье. Сдало сердце. Местный врач посоветовал отказаться от дальнейшего плавания и вернуться в Севастополь. Командир тральщика предложил взять его на борт.

Стефановский пожал нам руки и пожелал довести до конца его дело. Когда мы отходили, тральщик дал несколько длинных гудков. На его палубе стояли офицеры и отдавали нам честь. Накануне они говорили, что по-мужски завидуют нам.

Мы переплыли на другой берег бухты, где находилась могила наших моряков. Возложили венок и помянули их души. Здесь же была маленькая часовня, которую поставили благодарные греки и до сих пор поддерживают ее в идеальном порядке.

Уже в полной темноте мы покинули Наваринскую бухту.

Теперь совсем не оставалось времени, чтобы куда-то заходить. На экране «GрS» было написано: «Bizerta».

Бизерта

На шестнадцатый день плавания рано утром мы прибыли на рейд Бизертской бухты. Прежде чем войти в порт, команда сделала генеральную уборку. Побрившись и подняв вымпела, мы двинулись к причалу.

Тунис оказался единственной страной, где нужно было ставить визы в паспортах. Процедура эта заняла совсем немного времени и никаких неудобств не принесла. По-настоящему мы поняли, что такое бюрократия, когда вернулись обратно в Севастополь. Но об этом позднее.

Местный же таможенник, увидев видеокассеты, на которые я снимал поход, попросил показать любой отрывок записи. Дело в том, что Тунис – достаточно специфическая страна, тут серьезно борются с порнографией и спиртными напитками. Убедившись, что записей с женщинами у нас нет, таможенник сразу приступил к оформлению портовых бумаг.

Разговаривать с ним пришлось мне. Наверное, со стороны это выглядело весьма забавно. Чиновник знал английский еще меньше, чем я. А я совсем не знал морских терминов. Поэтому мы часто прибегали к интернациональному языку жестов. В целом неплохо разобрались со всеми графами какого-то документа, но застряли на одной. Чиновник никак не мог понять, почему яхта, которая прошла пять морей из Севастополя, не застрахована. Такого не бывает, сказал он.

Пришлось переключить его внимание на цель нашего похода. Я кратко рассказал ему о революции и о том, что в 1920 году из Крыма в Бизерту пришла российская эскадра. А 29 октября 1924 года именно в его родном городе был в последний раз спущен Андреевский флаг. Я сказал ему, что сегодня 28 октября, и, чтобы успеть вовремя, мы должны быстрее покончить с формальностями. Что мы и сделали к обоюдному удовольствию.

Таможенник между прочим спросил, нельзя ли купить у нас бутылочку. Мы ответили, что плывем уже шестнадцать дней, поэтому водка никак не могла сохраниться, но у нас есть прекрасное крымское вино. Капитан полез в закрома и достал бутылку мадеры.

Словом, мы остались довольны друг другом. Но когда собрались было выйти в город, явился еще один человек в форме. Он оказался карабинером, на этот раз мы гораздо быстрее разобрались с точно такой же анкетой, и вопрос о напитках как бы встал сам собой.

Не успели проводить гостя, как пришли еще двое весьма вежливых людей в форме и сообщили, что наши паспорта скоро будут готовы. А пока, чтобы мы не испытывали неудобств, они принесли нам временные пропуска. Они сказали, что впервые российская парусная яхта пришла к ним в порт и что лет через десять мы будем жить лучше американцев. Разговор о напитках возник сам собой, и мы уже действовали по старой схеме.

С чувством исполненного долга сошли на берег. Я был вооружен видеокамерой и фотоаппаратами. Но уже после нескольких кадров почувствовал, что на меня посматривают как-то косо. Только назавтра выяснилось, что в городе снимать нельзя без специального разрешения. А чтобы получить его, нужно ехать в столицу за шестьдесят километров. И разрешение после подачи прошения выдавалось примерно на десятый день. У нас такого запаса времени не было, поэтому приходилось прибегать к приему «скрытой» камеры, только важно было не попасться на глаза полицейскому.

Андреевский флаг поднят

От смешного до великого – шаг. Мы приплыли в Бизерту через пять морей, конечно, не для того, чтобы наблюдать местный быт. Мы прибыли, чтобы поклониться памяти тех людей, которые волей судеб оказались вдали от Родины. Они, конечно, не были врагами страны и народа, как нам говорили долгие годы. Они были патриотами и героями, как, впрочем, и те, кто победил их в той кровавой бойне, которая называлась гражданской войной. Так случалось не раз в переломные моменты истории. Но это, тем не менее, никогда ничему не учило человечество. Разное понимание патриотизма всегда сталкивало и, наверное, еще долго будет сталкивать людей. Причем, чем бескомпромиссней и фанатичней они понимают это слово, тем страшнее столкновения. Примеров тому не счесть и в современном мире…

29 октября 1996 года мы, взяв с собой венок, привезенный из Севастополя, направились к православной церкви Александра Невского, построенной в Бизерте в честь российских моряков. Маленькая, но старательно ухоженная, она потрясала каким-то невидимым, но ощущаемым сиянием. С икон на нас смотрели лики святых, а вокруг, казалось, витали души моряков, которые, мы в этом не сомневались, не ушли в небытие.

Отец Дмитрий (он живет в Тунисе с матушкой уже несколько лет) отслужил по ним и по всем погибшим в море молебен. Кроме команды нашей яхты на нем присутствовали Анастасия Александровна Ширинская, дочь командира одного из кораблей, прибывших в Бизерту в 1920 году, Вера Робертовна Верен, внучка военного коменданта Кронштадта, убитого восставшими моряками (она специально прилетела из США) и военный атташе Российского посольства – кстати, наш земляк, родом из Витебска.

Отец Дмитрий освятил привезенный нами Андреевский флаг. И через несколько часов, вернувшись на пристань, мы торжественно подняли его на мачте яхты. Иван Мацкевич (Петр Первый) прочел небольшую речь, а Евгений Коршунов вручил юбилейные памятные знаки «Бизерские кресты».

Наши гости по очереди спустились в кают-компанию, которая, понятно, всех сразу вместить не могла, заглянули в рубку. А отец Дмитрий признался, что, хотя закончил Одесскую семинарию, в душе он моряк. И очень непосредственно продемонстрировал это, расстегнув верхние пуговицы рясы. Под ней священник носил… тельняшку. Кстати, его брат Андрей Нецветаев служит в минском Кафедральном соборе.

В этот же день мы посетили местное кладбище, где похоронены российские матросы, офицеры и адмиралы. Возложили венок на братской могиле. Честно говоря, грустное осталось впечатление. Русские могилы не ухожены, заросли бурьяном. Не в лучшем состоянии, впрочем, и другие захоронения. Склепы разграблены. Прямо на земле валялись кости и черепа. Конечно, все можно списать на времена и нравы, но в том же Тунисе, где, к слову, проходили жестокие бои с гитлеровцами, находится военное американское кладбище. Оно в идеальном состоянии…

Из шести тысяч человек, которые тогда приплыли в Бизерту, остался один-единственный свидетель – Анастасия Александровна Ширинская. Ей в год нашей встречи было восемьдесят шесть. Судьба ее удивительна. Вместе с отцом, командиром военного корабля, и матерью она восьмилетней девочкой прибыла в Бизерту. И с тех пор здесь. В двенадцать присутствовала при последнем спуске Андреевского флага. До этого четыре года жила вместе с другими семьями военных моряков на корабле «Георгий Победоносец».

– Жили бедно, но, как ни странно, счастливо, – рассказывала Анастасия Александровна. – Для нас корабль был домом родным, и никаких неудобств мы, дети, не испытывали. Тут была школа, где преподавали офицеры и даже адмиралы, поэтому образование мы получили отменное. Тут же, в одной из кают, была церковь. На остальных кораблях все эти годы шла обычная морская служба. Все свято верили, что рано или поздно мы вернемся в Россию…

Она помнит, как 29 октября 1924 года вечером в последний раз на всех кораблях спускали флаги. Это произошло после признания Францией СССР. Анастасия видела, как плакал старый боцман, рядом совсем молоденький гардемарин утирал слезы… Как жили потом? Корабли перешли в собственность Франции, часть из них продали на металлолом.

Отец Анастасии устроился дорожным мастером, мать пошла в прислуги. Потом шила на дому для соседей. Французы – а Тунис был их колонией – в ультимативной форме требовали, чтобы эмигранты приняли французское подданство. Иначе запрещалось занимать любые посты на государственной службе.

Но отец свято верил, что вернется на Родину, а принятие чужого подданства считал изменой, и он потерял свою службу. Подросшей Анастасии вполне хватало «корабельного» образования, чтобы работать в школе, но по той же причине отсутствия гражданства она могла давать только частные уроки.

Те, у кого были родственники за границей, постарались уехать. У кого были хоть небольшие деньги, перебрались в Европу. Некоторые моряки женились на местных женщинах.

Словом, если раньше они все жили одной судьбой и одной идеей возвращения на Родину – после того, как был спущен флаг, опальные россияне пожали друг другу руки и сошли на берег. У каждого оказалась своя дорога.

– Знаете, в чем разница между старой и новой эмиграцией? – говорит Анастасия Александровна. – Мы против своей воли покинули Родину, которую любили. Нынче по своей воле покидают страну, которую не любят.

– Почему бы вам сейчас не поехать в Россию, хотя бы на время?

– У меня до сих пор паспорт беженки. По местным законам мне разрешается ехать куда угодно, только не в Россию. Правда, была там уже два раза – здешние власти закрыли на это глаза.

После того как в 1956 году Тунис получил независимость, Анастасии Александровне разрешили работать в лицее. Все годы до выхода на пенсию она была учительницей, преподавала многие предметы – от французского до военного дела.

– Теперь мне легко жить, – смеется старушка. – Три четверти жителей Бизерты – мои ученики. Но если бы мне было сейчас двадцать лет, я бы вернулась…

На следующий день нас пригласили в Российское общество дружбы и культурных связей в Тунисе – мы выступили перед сотрудниками посольства и других организаций, рассказали о походе. На этом наша миссия была закончена. В тот же день, подняв паруса, мы двинулись в обратную дорогу.

Текст взят с белорусского сайта http://baj.ru/Abajur