Искусство
На третьем году семейной жизни жена перестала звать меня на показы мод, в театры и музеи, на шумные выставки молодых дизайнеров, мастер-классы по живописи и валянию из шерсти.
В обмен на это внезапно обрушившееся счастье я получил реноме, мягко говоря, малокультурного человека, не особенно стремящегося к самообразованию. Теперь, в редкие часы покоя, я осваиваю старинное искусство валяния на диване. Могу уже давать мастер-классы.
В сущности, я человек ко многому равнодушный, если не сказать чёрствый, но вот это "малокультурный" меня всё ж задевает. Потому что я категорически не согласен, будто бы от посещения театров и музеев всякий человек непременно облагораживается и становится лучше.
По мне иногда побелка потолков несёт куда более важный культурный опыт, нежели осмотр картин импрессионистов. От побеленного потолка остаётся, во-первых, сам потолок, а во-вторых, ощущение полезного дела. Во время этого процесса можно многое обдумать - например, достаточно ли уже широк валютный коридор или откуда бедные сомалийские пираты берут вот эти космические суммы в своих требованиях. В общем, мозг напряжён, активен, он работает.
А от импрессионистов, и уже тем более каких-нибудь примитивистов, у нормального человека только голова начинает болеть да руки опускаются - ведь совершенно непонятно, как вот это вот может стоить миллион долларов. Это ведь сколько всего можно побелить на эту сумму!
Не скрою, против меня противостоит сильный враг - целая идеология, выдуманная легкомысленными людьми, склонными к простому созерцанию.
Нет, мой опыт говорит: человеку, чтобы достичь просветления, вовсе не обязательно ходить на выставки и спектакли. Ни к чему хорошему это всё равно не приведёт. Я вот был трижды в театре, и трижды это заканчивалось скандалом.
Первый раз я отправился туда в нежном возрасте, когда заканчивал школу. Чтобы получить зачёт по культурологии, нас заставили обойти все городские музеи, театры, художественные выставки. Было приказано сохранять входные билеты – как свидетельство пусть формального, но окультуривания.
В театре Драмы шла комедия положений на французской почве. Мы с товарищем мужественно просидели в буфете полчаса. Потом пробрались на пустой балкон. В этот момент я случайно задел недопитую банку из-под колы, забытую какими-то ценителями прекрасного. Банка свалилась вниз, но не упала, а тихо покатилась по карнизу балкона, методично расплёскивая напиток на головы горожан.
– Ёб...! Бл…! Ёб…! – по цепочке один за другим громко удивлялись театралы. Мы спрятались за стенкой балкона и сидели там довольно долго - пока нас не выгнал взашей администратор.
Второй раз я посетил обиталище Мельпомены лет через пять – в театре драмы давали "Ромео и Джульетту". Среди прочего я отметил, что в первом акте Джульетта была в трусах, во втором – без. Я нашёл в этом глубину мысли, дерзкий вызов канонической трактовке, но писать рецензию про трусы Джульетты (как о знамени современного театра) мне почему-то не позволили. Обозвали дураком, отправили на выставку сельскохозяйственной техники.
В третий раз я побывал в театре на спектакле, ни названия которого, ни сюжета не вспомню. Меня разбудили овации, когда актёры уже вышли на поклон. Жена сидела рядом хмурая и потом полдня со мной не разговаривала. Хотя она зря это делала: некоторые, я видел, не проснулись даже от аплодисментов.
В музее, конечно, лучше, чем в театре. В музее можно встать, походить. В конце концов, из музея можно незаметно убежать. Как-то я, ещё житель Сибири, оказался проездом в Петербурге. Стоял собачий холод, по Невскому фланировали исключительно румяные финны, а все коренные петербуржцы попрятались у печек.
Пройдя бегом от «Маяковской» до «Гостиного двора», я нырнул в случайную подворотню и вынырнул недалеко от Дворцовой. Шесть часов, до обратного своего поезда, я бродил по коридорам Эрмитажа, пытаясь согреться. Но грели только пышные фламандские барышни, да и то чуть-чуть и скорее душевно, чем физически. Я пересмотрел все полотна на два раза, пересчитал всю столовую утварь китайских императоров, заглянул в каждое окно – почему-то в каждом окне я видел одно и то же: бородатого мужика с медведем на поводке, они слаженно прыгали, чтобы не околеть.
Вокруг меня по Эрмитажу ходили люди с белыми лицами, а на стульях с парчовыми спинками сидели седые старушки, печально кивая в такт своим заунывным мыслям. И до того мне стало тоскливо от этой картины, что я кинулся прочь из музея прямо в ленинградскую жгучую стужу. Вышел, попрыгал вместе с мужиком и медведем, купил пирожок с картошкой у пробегающей бабушки, хлебнул коньяку глоточек, – и стало мне хорошо.
Дело в том, что иногда человеку простая человеческая жизнь прекраснее любого самого высокого искусства.